Бесконечная шутка - Страница 26

Некоторые игроки помаргинальнее начинают – простите за такие новости - не раньше где-то двенадцати, особенно с -дринами перед матчем и с энкефалином после, что может привести к целому порочному кругу в нейрохимии человека; однако лично я, опрометчиво дав слово озабоченным отцам и прочим, впервые расслабился с Бобом Хоупом только в пятнадцать, даже скорее шестнадцать, когда Бриджет Бун, в комнату которой перед отбоем всегда набивалась целая куча до-16 и младше, предложила мне подумать насчет парочки бонгов на ночь в качестве некоего психодислептического Соминекса, чтобы помочь, возможно, проспать, наконец-то, до самого конца один реально неприятный сон, который еженощно повторялся и будил меня в посредисеместровые недели и начал уже давить и даже слегка влиять на игру и показатели. И хоть Боб был второсортный и синтетический, бонги сработали как по волшебству.

В том сне, который порой вижу и посейчас, я стою у задней линии колоссального теннисного корта с заполненными трибунами. Очевидно, я на профессиональном матче; есть зрители, должностные лица. Но корт размером где-то с футбольное поле, наверное, ну так кажется. Трудно сказать. Но главное – корт сложный. Линии, которые нанесены на корт, сложные и скрученные, как скульптура из струн. Линии во всех направлениях, и они бегут бесцельно, или встречаются и образуют взаимоотношения и фигуры, реки и их притоки, и системы внутри систем: линии, углы, коридоры и отрезки расплываются у горизонта далекой сетки. Я стою в ожидании. Все это почти слишком трудно осмыслить сразу. Какое-то величие. И на людях. Вдоль, видимо, периферии корта располагается безмолвная толпа, одетая в летние цитрусовые цвета, недвижная и вся внимание. Вежливо стоит начеку батальон линейных судей в блейзерах и шляпах для сафари, руки сложены на ширинках слаксов. Высоко над головой, рядом со стойкой сетки - арбитр, в синем блейзере, с аппаратурой для усиления громкости, шепчет: «Играйте». Толпа – живая картина, недвижная и вся внимание. Я кручу палку, стучу новеньким желтым мячиком и пытаюсь понять, куда же здесь подавать. На трибунах слева я различаю белый солнечный зонтик маман; из-за ее роста зонтик возвышается над соседними; она сидит в своем маленьком кругу тени, волосы белые, ноги скрещены, хрупкий кулачок поднят и сжат в знак полной и безоговорочной поддержки.

Арбитр шепчет: «Прошу, начинайте».

Мы как бы играем. Но это все как-то гипотетически. Даже «мы» - только теория: я так и не вижу далекого оппонента из-за сложного устройства игры.

Год Впитывающего Белья для Взрослых Depend

Врачи, как правило, входят на арену своего профессионального поприща с бодрой улыбкой, которую приходится стирать или немного приглушать, когда в роли этой арены выступает пятый этаж больницы - психиатрическое отделение, где бодрая улыбка приравнивается к какому-то злорадству. Вот почему врачи в психиатрическом отделении, если и когда встретишь их в коридорах пятого этажа, так часто носят смутно фальшивую нахмуренность озадаченной сосредоточенности. И вот почему доктор медицины больницы - обычно лоснящийся, розовощекий и бездумный, и почти всегда необычно чисто и приятно пахнущий - обращается к психиатрическому пациенту под своим наблюдением в профессиональной манере где-то между вежливой и глубокой, отстраненной, но искренней озабоченностью, которая равно относится и к субъективному дискомфорту пациента, и к тяжелым особенностям его случая.

Ухоженный врач, который только что заглянул в открытую дверь душной палаты и, пожалуй, даже слишком мягко постучал по металлическому косяку, обнаружил Кейт Гомперт на боку в узкой койке в синих джинсах и блузке-безрукавке, с поджатыми к животу коленями и обвитыми вокруг коленей пальцами. В позе было что-то почти неприкрыто пафосное: точная копия меланхоличной иллюстрации эры Ватто с фронтисписа «Руководства по клиническим состояниям» Евтушенко. На Кейт Гомперт были темно-синие водонепроницаемые кроссы без носков и шнурков. Пол ее лица утоплено в то ли зеленой, то ли желтой наволочке синтетической подушки, голову она так давно не мыла, что волосы распались на отдельные блестящие пряди, а черная челка лежала на видимой половине лба как глянцевые прутья решетки. В психиатрическом отделении был разлит слабый запах дезинфицирующего средства и сигарет из комнаты отдыха, горький привкус медицинских отходов, ожидающих уборки, а также постоянная легкая аммиаковая нотка мочи, а еще двойной бип лифта и вечный далекий голос интеркома, перечисляющий каких-то врачей, и громкая ругань маниакального пациента из розовой палаты для буйных в противоположном от комнаты отдыха конце отделения. Еще в палате Кейт Гомперт пахло паленой пылью из вентиляции с подогревом, а также слащавым парфюмом юного медбрата, который сидел в кресле у изножья койки девушки, жевал голубую жвачку и смотрел беззвучный ROM-картридж на больничном лэптопе. Кейт Гомперт была в Особом списке, что означало присмотр на случай суицида, что означало, что в какой-то момент девушка выдала и Мышление, и Намерение, что означало, что девушку двадцать четыре часа в сутки должен стеречь медбрат, пока ее не отзовет из Особого списка наблюдающий врач. Медбратья на таком дежурстве сменялись каждый час, якобы чтобы каждый дежурный всегда был бодр и начеку, но на самом деле потому, что просто сидеть у постели, глядя на того, кто пережил столько психических мучений, что решил покончить с собой, невероятно удручающе, скучно и неприятно, так что они сокращали ненавистную обязанность как могли, эти медбратья. Формально им было запрещено читать, писать, смотреть CD-ROMы, выполнять процедуры личной гигиены или в любой форме отвлекать внимание от пациента из Особого списка. Пациентка мисс Гомперт, казалось, одновременно и не могла вздохнуть, и дышала так часто, что могла спровоцировать гипокапнию; врач не мог также не отметить, что у нее довольно большая грудь, быстро вздымавшаяся и опадающая в круге рук, которыми она обхватила колени. Глаза девушки, тусклые, зафиксировали его появление в дверях, но не следили, как он подходил к койке. Медбрат также точил ногти пилочкой. Врач сказал медбрату, что ему нужно побыть пару минут наедине с миссис Гомперт. Такое требование врачи, обращаясь к подчиненному, читают, когда это возможно, или по крайней мере говорят, опустив глаза на карту, - так и сейчас врач внимательно ознакамливался с назначенными лекарствами, медкартами и записями о пациентке, собранными по медицинской Сети из травматологических и психиатрических отделений других городских больниц. Гомперт, Кэтрин Э., 21, Ньютон, Массачусетс. Оператор ввода данных в риелторской конторе в Уэллсли Хиллс. Четвертая госпитализация за три года, каждый раз - клиническая депрессия, униполярная. Курс электросудорожной терапии в госпитале Ньютон-Уэллсли два года назад. Некоторое время Прозак, затем Золофт, последнее - Парнат в комбинации с литием. Две предыдущих попытки суицида, последняя - буквально прошлым летом. Прием Би-Валиума прерван через два года применения, Ксанакс - через год: обнаружены случаи злоупотребления назначенными лекарствами. Униполярная депрессия, вполне классическая, характеризуется крайней дисфорией, тревогой с приступами паники, паттернами дневных вялости/возбуждения, суицидным «Мышлением» «с Намерением и без». Первая попытка - случай с угарным газом, но автомобиль в гараже заглох раньше, чем был достигнут летальный уровень гемотоксичности. Затем прошлогодняя попытка - сейчас шрамов не видно, сосудистые узлы на запястьях скрыты коленями, которые она обняла. Она продолжает таращиться в дверь, которую он только что закрыл. Нынешняя попытка - обычная передозировка лекарств. Поступила в больницу после вызова бригады скорой помощи три дня назад. Два дня на искусственной вентиляции после промывки. Гипертонический криз на второй день от повторного отравления продуктами метаболизма - видимо, закинулась чертовой прорвой таблеток, - дежурная медсестра интенсивной терапии вызвала капеллана - видимо, повторное отравление оказалось совсем паршивым. Уже два раза подряд побывала на грани жизни и смерти, эта Кэтрин Энн Гомперт. Третий день - во Втором западном корпусе для наблюдения, от совершенно безумного кровяного давления с неохотой выписали Либриум. Теперь он